Барочный цикл. Книга 6. Золото Соломона - Страница 84

Стражник Даунс и генерал-лейтенант Троули, потрясённые до глубины души, застыли, как в столбняке. Одно резкое слово или движение Руфуса Макиена — и они бы с воплями выбежали на улицу.

Но нет — он лишь на мгновение закрыл единственный глаз, затем открыл его и выдавил кривую улыбку.

Для англичан тут была заключена мораль: несмотря на пережитую в детстве трагедию, Руфус Макиен вырос джентльменом и нашёл опору в умении себя держать, к которому это звание обязывает.

— Ну что, — сказал он, — по глоточку?

— Милорд, — хрипло проговорил Троули, — отказаться было бы неучтиво.

— Тогда давайте я открою её, чёрт возьми, — сказал Руфус Макиен из клана Макдональдов. Он рукавом вытер глаз и туда же, в рукав, высморкался, пока из носа не потекло. — Мистер Даунс, как я уже говорил, тут есть один фокус. Может полететь стекло. Я прошу вас отвернуться — чтобы мне не пришлось в завещании отписать вам свою повязку!

Мистер Даунс позволил себе сдержанно улыбнуться шутке и отвёл взгляд.

Лорд Жи схватил бутылку за горлышко и с размаху разбил её Даунсу о затылок.

Теперь в руке у него было одно горлышко, однако оттуда торчал мокрый стальной кинжал девяти дюймов в длину. Прежде чем генерал-лейтенант Троули сумел оторваться от стула, шотландец уже запрыгнул на стол.

Было слышно, как в прихожей рыжая девица запирает дверь на щеколды.

Руфус Макиен из клана Макдональдов сидел на корточках посреди стола; Троули видел, отчётливо и близко, что у того под килтом. Зрелище, по всему, совершенно парализовало наместника, облегчив гостю следующий шаг. «Вот это ты понимаешь?» — спросил Макиен, всаживая кинжал Троули в глаз, так что остриё, пройдя через мозг, упёрлось в заднюю стенку черепа.

Шлюп "Атланта", Грейвзенд. День

Они стояли у пристани в Грейвзенде, неподалёку от того места, где останавливается паром из Лондона, так что довольно заметная толпа любопытных глазела на них, выкрикивая вопросы. Может, Исаак счёл свои слова про «немца» точкой в разговоре, а может, просто не захотел, чтоб на него таращились.

Даниель чувствовал на себе ещё один любопытный взгляд. Некий джентльмен маячил на краю его зрения уже по меньшей мере четверть часа. Судя по платью, это был офицер Собственного её величества блекторрентского гвардейского полка.

— Полковник Барнс, — сказал джентльмен в ответ на холодный недружественный взгляд Даниеля.

— Я доктор Даниель Уотерхауз, и, должен заметить, иные преступники, желая отрекомендоваться, обращались ко мне учтивее.

— Знаю. Именно так отрекомендовался мне один из них, несколько часов назад, на Тауэрской пристани.

— Полковник Барнс, как я понимаю, у вас дела на берегу. Не смею задерживать.

Барнс взглянул на палубу шлюпа: оттуда на пристань в двух местах перекинули сходни. Драгуны двумя струйками перетекали по ним, подгоняемые бранью сержантов на палубе и увещаниями лейтенантов на пристани; сойдя на берег, они выстраивались повзводно.

— Напротив, доктор Уотерхауз, мне следует оставаться на корабле. Здесь от меня больше проку. — Он громко постучал по палубе. Даниель, опустив взгляд, увидел, что одна нога у полковника — из чёрного дерева со стальным наконечником.

— Так вы блекторрентец до мозга костей, — заметил Даниель. Полки отличались не только мундирами, но и сортом дерева для офицерских тростей и тому подобного. У Блекторрентского полка дерево было чёрное.

— Да, я в полку с Революции.

— Наверняка вам необходимо следить за разгрузкой…

— Доктор Уотерхауз, вы не знаете, что такое делегирование полномочий, — отвечал Барнс. — Объясняю: я говорю подчиненным свести на причал все взводы, кроме двух, и они это делают.

— Кто делегировал вам полномочие докучать мне на юте?

— Вышеупомянутый учтивый преступник.

— Полковник командует полком, не так ли?

— Совершенно верно.

— Вы хотите сказать, что полковником, в свою очередь, командует преступник?

Барнс и бровью не повёл.

— Таков порядок почти всех армий. Верно, при милорде Мальборо было немного иначе, но с тех пор, как его отстранили от командования, остались только преступники снизу доверху.

Даниель рассмеялся бы от души, если б разум не подсказывал ему держаться с Барнсом осторожнее. Шутка полковника была остроумна, но неосмотрительна.

Почти все гвардейцы сошли с корабля, остались лишь два взвода человек по четырнадцать. Один взвод собрался в носовой части палубы, другой — ближе к корме, прямо под ютом, на котором расположились Барнс с Даниелем. В середине свободного пространства стоял сержант Боб. Он смотрел на пристань, так что Даниель видел его в профиль; сейчас сержант чуть повернулся к ним и коротко взглянул на Барнса.

Тот дал приказ отчаливать.

По команде шкипера убрали сходни и отдали концы.

— Вы с сержантом Бобом воевали двадцать пять лет, — сказал Даниель.

— Вы правы, труд нашей жизни пошёл насмарку! — с притворной обидой воскликнул Барнс. — Я предпочел бы сказать, что мы насаждали мир и преуспели.

— Говорите как угодно. Так или иначе, вы четверть века жили бок о бок и слышали каждую его шутку, каждый примечательный случай из его жизни, тысячу раз.

— У нас, военных, это дело обычное, — признал Барнс.

— Лет десять или двадцать назад, в палатке на Рейне или в ирландской лачуге, сержант Боб рассказал вам о нашем знакомстве, и теперь вы убеждены, что знаете обо мне всё. Вы полагаете, что можно подойти ко мне дружески, сболтнуть что-нибудь этакое, и мы с вами повязаны, как мальчишки, которые надрезали пальцы, смешали кровь и зовут себя побратимами. Прошу вас, не обижайтесь, что я держу дистанцию. У стариков есть свои причины для замкнутости, никак не связанные с высокомерием.