Барочный цикл. Книга 6. Золото Соломона - Страница 57

— Меня удивило, что цель всей вашей жизни в руках у человека, которого вы назвали своей Немезидой.

— Моей Немезидой в том, что касается Монетного двора. В прочих областях у меня иные недруги, — напомнил Исаак.

— Это несущественно. Почему золото царя Соломона хранится не в Севилье, не в Ватикане, не в Запретном Городе Пекина? Почему оно во власти Джека-Монетчика — того самого, которого вы более всего хотели бы видеть на Тайбернском эшафоте?

— Потому что оно тяжелее обычного и тем ценно для фальшивомонетчика.

— Оно куда ценней для алхимика. Как по-вашему, известно ли это Джеку, и знает ли он, что вы, Исаак, алхимик?

— Он обычный проходимец.

— Скорее весьма необычный, судя по тому, что вы рассказали.

— Уверяю вас, что он ничего не смыслит в алхимии.

— Я тоже. Тем не менее я понимаю, что вы хотите получить это золото!

— Какая разница? Ему известно, что я стремлюсь найти его и покарать — довольно и того.

— Исаак, у вас есть обыкновение недооценивать ум всех тех, кто не вы. Возможно, Джек рассчитывает с помощью Соломонова золота заманить вас.

— Если мышь хочет заманить льва — что с того?

— Смотря куда она хочет его заманить. Что, если в ловчую яму с острыми кольями на дне?

— Не думаю, что ваша аналогия применима, хоть и благодарен вам за заботу. Давайте мы покончим со скучными разговорами о Джеке, покончив с Джеком!

— Вы сказали, «мы»?

— Да! Поскольку здесь всего два человека, разумеется, я имею в виду вас и меня. Как мы делили комнату и трудились вместе на заре жизни, так будем действовать и сейчас, на её закате.

— Чем я могу помочь в задержании Джека-Монетчика?

— Вы прибыли из Америки с таинственной целью, проехали через Англию в обществе известного весовщика и, по слухам, предаётесь неким оккультным занятиям в Клеркенуэллском склепе.

— Отнюдь, разве что считать застройку областью чёрной магии.

— Если теперь вы представитесь лондонскому преступному миру в качестве весовщика, владеющего золотом из Америки…

— Я не имею желания представляться лондонскому преступному миру ни в каком качестве!

— Но если бы представились, вы могли бы установить связь с осведомителями Джека и воровским подпольем…

— Второй раз за сегодня я слышу слово «подполье» в таком смысле. Мне всегда казалось, что это род погреба.

— Оно и больше, и куда опаснее, — заметил Исаак.

— Я не намерен иметь с ним ничего общего.

— Если вы сегодня слышали это слово, то, надо понимать, уже сошлись с его представителями, — проговорил Исаак насмешливо, — что ничуть меня не удивляет, учитывая ваши последние знакомства.

Даниель молчал. Он не мог сказать Исааку, что беседует с людьми, упоминающими воровское подполье — такими, как Питер Хокстон, — единственно из желания разыскать пропавшее наследие Гука.

Исаак решил, что ему просто нечем крыть. Будь у Даниеля время, он бы как-нибудь вышел из положения. Однако в дверь постучали. Чуть раньше хлопнула входная дверь: видимо, принесли записку, и слуга пришёл её передать, оборвав разговор в самый неудачный для Даниеля момент. А может, слуга караулил под дверью, чтобы постучать по некоему тайному сигналу Исаака: «Ловушка сработала, скорее прерви нас, иначе он вывернется!»

— Войдите! — сказал Исаак.

Вошёл слуга, тот самый, что провожал Даниеля в кабинет. В руках у него был лист дорогой бумаги с несколькими строками, написанными небрежной рукой знатной особы. Пока Исаак их расшифровывал и обменивался со слугой тихими невразумительными замечаниями, Даниель смог наконец мысленно подытожить разговор начиная со своих слов про гинею.

Чего он ждал? В лучшем случае холодности. Худший вариант рисовался так: Исаак, прознав, что он разыскивает наследие Гука и выполняет поручения Лейбница, вырвет ему сердце из груди, словно ацтекский жрец. Долгую дружескую беседу — если бы некий оракул предрёк её заранее — Даниель бы расценил как триумф. Что ж, возможно, это и впрямь триумф — только не его, а Ньютона. Вне зависимости от того, знает ли сэр Исаак о верности доктора Уотерхауза Гуку и Лейбницу, он решил держать бывшего приятеля под рукой и по мере надобности употреблять в дело.

— Мы так и не коснулись притязаний барона фон Лейбница на создание анализа бесконечно малых, — проговорил Исаак свойским тоном, плохо вязавшимся с его образом, — а мне уже пора уходить.

— Я безмерно признателен, что вы уделили мне столько своего времени, — ответил Даниель, стараясь, чтобы фраза не прозвучала иронически.

— Это мне следует вас благодарить, и, уверяю, предстоящая встреча не будет и вполовину столь приятной! Будь Монетный двор исключительно храмом натурфилософии, заведовать им было бы чистое наслаждение. Увы, мне приходится тратить много часов на дела политического свойства, — последние слова Исаак произнёс, поднимаясь из-за стола.

— Так сегодня виги или тори? — Даниель тоже встал. Всё, сказанное дальше, не имело никакого значения: с тем же успехом они могли обмениваться светскими любезностями на ирокезском.

— Немцы, — отвечал Исаак, пропуская гостя вперёд; видимо, Катерина Бартон или кто-то ещё научили его манерам.

— Немцы и так скоро будут тут заправлять, зачем они докучают вам сейчас?

За дверью кабинета они помедлили, чтобы Исаак сменил шлафрок на поданный слугою камзол.

— Они докучают не мне, а другим людям, более высокопоставленным, со всеми вытекающими последствиям. Я бы предложил вас куда-нибудь подвезти, но вы со мной не поместитесь. Приказать, чтобы вам вызвали экипаж?